Выдающийся российский арабист Михаил Борисович Пиотровский вот уже более двадцати лет возглавляет Государственный Эрмитаж, один из самых значительных музейных комплексов не только России, но и всего мира. Интерес к Востоку возник у Пиотровского не случайно: его родители – известные археологи Борис Пиотровский и Рипсимэ Джанполадян, а сам ученый родился в Ереване.

Жизнь семьи Пиотровских всегда была тесно связана с Эрмитажем: еще ребенком отец Михаила Пиотровского Борис познакомился с сотрудницей музея, которая пригласила его на занятия египтологией. После окончания университета он посвятил себя урартской письменности, стал выезжать на раскопки в Закавказье. В 1941 году археолог встретил там свою будущую жену Рипсимэ Джанполадян: пара вместе работала на Кармир-Блуре. В 1944 Борис и Рипсимэ поженились, и в том же году в Ереване у них родился сын Михаил.

После возвращения в Санкт-Петербург (который тогда еще назывался Ленинградом) семья некоторое время жила в доме Иосифа Орбели, возглавлявшего тогда Эрмитаж. А в 1964 году Борис Пиотровский сам стал директором музея, в котором прошла почти вся его жизнь, и оставался на этом посту более двадцати пяти лет, до 1990 года. Его сын занял ту же должность всего два года спустя – и руководит Эрмитажем до сих пор.

Помимо русской и армянской крови, в жилах Михаила Пиотровского течет еще и польская, о чем нетрудно догадаться по фамилии. Но чтобы стать полноправным представителем различных национальностей, недостаточно просто появиться на свет в смешанной семье. Необходимо последовательно взращивать в себе уважение к иным культурам (не исключая и совсем чужих), сохраняя при этом собственную идентичность. Ученый справляется с этой непростой задачей блестяще – сказывается врожденная интеллигентность и соответствующее воспитание: «Когда я в Армении, я себя чувствую армянином до того момента, как начнутся какие-то разговоры про Россию. Тогда я чувствую себя русским. Когда русские ругают армян, я армянин, когда ругают русских в Армении, я русский. То же самое с поляками. С поляками сейчас особенно сложно стало».

Действительно, находиться на стыке разных наций и культур бывает мучительно. Разрешить внутреннее противоречие помогает способность подмечать больше сходств, чем различий: «Принадлежать к разным цивилизациям – это хорошо, это громадное удовольствие. Просто так это не дается, только образованием. Именно поэтому никаких национальных распрей среди настоящих интеллигентов никогда не было и нет».

Терпимость и тактичность кажутся еще более ценными, если сравнивать их с модной ультрапатриотической риторикой. Оставаться открытым без тени осуждения, не упиваться своим мнимым – да хотя бы и действительным – превосходством, находить общий язык даже с самыми непохожими на тебя представителями человечества, – за все эти удивительные умения Михаил Пиотровский благодарен своей армянской крови: «Армения всегда была среди многих разных культур, среди их столкновений. Армяне, которые рассеялись по всему миру, умели жить в разных цивилизациях и одновременно оставаться армянами. При этом они становились важными элементами тех культур, куда они сначала пришли гостями».

Два Пистолета

Хотя отдельным представителям армянского народ случалось перебираться в другие края и до трагических событий начала XX века, массовая вынужденная миграция совпала именно с ними. Джанполадянам (или Джанполадовым) тоже пришлось бежать из родной Нахичевани. Ираняк Джанполадян, бабушка Пиотровского, в тот момент была беременна его мамой.

Ее муж, дедушка и тезка ученого, Микаэл Джанполадян, работал управляющим на соляных копях в Нахичевани. Богатая и влиятельная армянская семья была хорошо известна в городе. Они водили дружбу со многими представителями культурной и правящей элиты. «Джан полад» значит «стальное сердце». Когда-то нашего предка никак не могли убить, поэтому его и прозвали так то ли курды, то ли тюрки», – поясняет Михаил Борисович. «Тут и «джан», и «полад» – и тюркские корни, и персидские».

У государства была монополия на производство соли, но открывший месторождение мог рассчитывать на аренду новых копей. Так и случилось, и младший член семьи стал там управляющим. Когда начались беспорядки, семья быстро поняла, что благополучной размеренной жизни пришел конец. Они решили покинуть город и отправиться в Тифлис, где жил старший сын Микаэла и Ираняк, Гурген.

Тогда к Джанполадянам пришел их хороший знакомый, молодой нахичеванский хан. Он предупредил своих армянских друзей, что везти с собой ценности было бы неразумно, и вызвался доставить их родственникам в Тифлис. «Бабушка говорила, что она подумала – ну что он там передаст? Но все равно лучше кому-то, чем вообще пропадет. И отдала ему драгоценности. Так к ним потом уже в Тифлисе или в Ереване пришел какой-то человек и передал этот мешочек от хана. Все там было, ничего не пропало» – вспоминает директор Эрмитажа.

Однако до родственников еще надо было добраться. «Этот рассказ – история мужества. Они шли до Севана, оттуда отправились в Тифлис, потом в Ереван. Бабушка шла беременная, с двумя пистолетами», ­– говорит Пиотровский. Чтобы женщины могли защитить себя в случае нападения, им давали оружие. На случай же, если все средства обороны окажутся бессильны, каждая из них получала также запас яда, который можно было принять в совсем уж безнадежной ситуации. «Но женщины стали принимать яд по каждому случаю, когда на них нападали. Это было неправильно, поэтому яд у них отобрали. А пистолеты оставили», – рассказывает ученый.

Добравшись до Севана, семья стала договариваться о переправе. Мешок с сухарями, взятый из дома в дорогу, чуть было не стал роковым – разнесся слух, что в нем не съестные припасы, а драгоценности. Позднее выяснилось, что нанятые лодочники собирались ограбить и убить богатых Джанполадянов, чтобы завладеть добычей. Избежать страшной участи помог счастливый случай. У озера Севан у Ираняк начались роды и переправу пришлось отложить: «Мама родилась, как Христос, в яслях, и спаслась, и спасла свою семью».

Нанятые лодочники, кстати, были армянами. «Зло не имеет национальности», – грустно замечает ученый. 

Язык Героев

По мнению директора Эрмитажа, вспоминая о трагическом прошлом своего народа, армяне недостаточно внимания уделяют его героической составляющей: «Когда в Ереване впервые издали армянский перевод книги Верфеля «40 дней Муса-Дага», это было великое событие. Было сопротивление, о котором не говорили. Всегда был этот плач – убивали, убивали... Но были и истории героизма. Это вопрос позиции армян – есть у них «уклон» такой небольшой в сторону плача».

Из тяжелейшего периода армянский народ вышел победителем, считает Пиотровский: «Когда была годовщина Геноцида, я написал об этом у нас на сайте – заметка называлась «Горе и гордость». Я испытываю и горе, и гордость за народ, который сумел все-таки эту резню преодолеть. Мы потеряли территории, потеряли множество жизней, но не потеряли особенностей армянской нации».

К общепринятым терминам у Пиотровского тоже свое, особенное отношение: «Я говорю «резня», я вырос с этим словом. Геноцид – это новое слово».

Кто знает – возможно, именно этот безжалостный толчок дал возможность расцвести многочисленным талантам, которыми всегда славились армяне. Не факт, что в Османской Турции им удалось бы реализовать свой потенциал в полной мере. А рассеянные по всему миру, от Уругвая до Австралии, армяне ярко проявили себя. «Это нестандартный подход, но мне кажется, пришло время говорить об этом. О великом преодолении, а не только о горестях и страданиях».

Например, о том, какой огромный вклад армяне сделали в том числе в российскую культуру. На уровне интеллигенции, на уровне элит не так уж сильны ни национальная разница, ни национальная рознь. «Вот у Иосифа Орбели, великого армянина, образцового армянско-русского ученого, –  у него была прекрасная теория, которая одновременно соответствовала и правде, и марксизму: он считал, что в Средние века искусство высших классов мусульманского мира и христианского было примерно одинаковым. Значительная часть коллекции Эрмитажа, мусульманской коллекции, она как раз посвящена этому схождению культур». Хорошее образование, художественные вкусы – на определенном уровне все это неизбежно приводит к сближению. Оголтелый национализм возникает там, где правящие силы не дотягивают до этого уровня.

Недавно в Санкт-Петербурге открыли памятник Комитасу. «Комитас – это Армения, он в Петербурге вообще не был никогда. Но армянская культура жила и в Европе. Турция для всего мира была представлена, в частности, турецкими армянами. Вот это и уничтожалось. Ничтожных не уничтожают. Уничтожают только тех, кто какому-то злу представляет опасность», – считает Пиотровский.

Армяне прекраснейшим образом ассимилировались в России. Оставаясь армянами, они абсолютно приобщились к русской культуре. «Я помню, как хорошо знали русский язык интеллигенты Кавказа – грузины, армяне, азербайджанцы – их было приятно слушать. В России никто на таком языке не говорил и не говорит. Они учились языку у Пушкина, Толстого», – вспоминает Пиотровский.

Конечно, никакая ассимиляция не проходит совсем без жертв. В данном случае ею стал литературный армянский язык.

Для простоты или по привычке, советские армяне охотно пересыпали родную речь русскими словами. 

«Помню, как-то мы ехали в поезде в Ереван с одним известным армянским поэтом. Они с мамой говорили по-армянски, а я сидел, заслушавшись. Это была армянская речь без единого русского слова. Замечательный был язык – и я рад, что он все-таки вернулся. Я помню, как после обретения Арменией независимости все начали учить армянский. И научились – я теперь знаю и слышу, что уже много лет в Армении говорят на очень хорошем литературном армянском языке».

Пиотровский и сам неплохо владеет родным наречием своей матери, хотя теперь предпочитает слушать, а не говорить. Он-то как раз учился уличному, разговорному варианту, и нередко вворачивал в речь словечки, вызывавшие у взрослых изумление: «Я учил армянский, чтобы понимать, о чем мама говорит с бабушкой – чтоб у них секретов не было. Поэтому у меня такой простой язык».

Между прошлым и будущим

В семье Пиотровских о Геноциде всегда рассказывалось достаточно открыто. Ученый полагает наивным убеждение, что многие не знали о событиях прошлого. Конечно, на официальном уровне такие вопросы не поднимались, но это лишь делало частные, семейные дискуссии более оживленными.

Разумеется, подобные обсуждения нельзя было назвать приятными. Однако шла передача информации следующим поколениям, и ценность этой информации превосходила все связанные с этим процессом неудобства. Старшие члены семьи старались ограничиваться исключительно фактами, оставляя собственные переживания и эмоции за кадром: «Это рассказывалось, как обычная история из прошлого. Точно так же, когда говорят интеллигентные люди о лагерях, о блокаде, есть вещи, о которых не упоминают. Есть информация, которую нужно передавать. История, которая пройдена, пережита, и сейчас уже другое время и нужно думать немножко о других вещах», убежден Пиотровский.

Это не значит, что нужно вовсе перестать обсуждать Геноцид. «Полностью оставлять это в прошлом нельзя. Нужно постоянно говорить о Геноциде, постоянно о нем рассказывать – но рассказывать героически», – поясняет ученый.

Сын Пиотровского Борис очень гордится тем, что в нем течет армянская кровь. Он любит общаться с армянами в России, любит ездить в Армению. «Я когда куда-нибудь еду, иногда его с собой зову, но обычно он никуда ездить не хочет. А в Армению обязательно со мной едет, и если не беру его, обижается. Сейчас вот тоже обиделся – почему я не позвал его на открытие памятника Комитасу? А я даже не подумал», –  смеется Михаил Пиотровский.

Семья директора Эрмитажа сохраняет чувство принадлежности к армянской культуре. «Сейчас уже не те времена, что в моем детстве, когда мы каждое лето ездили в Армению. Но связи есть, и есть все основания для того, чтобы они еще больше укрепились и чтобы армяне, живущие в России, ощущали бы себя причастными к армянской культуре и к Армении как государству. Все есть. Армянский дух никуда не исчезает». 

Историческая достоверность материала подтверждена Исследовательской группой инициативы 100 LIVES.

Текст: Юлия Рейснер

Фото: Анна Артьемева