Известный российский журналист Андрей Лошак стал автором нескольких документальных фильмов о финалистах премии «Аврора» ‒ 2017, показанных во время церемонии вручения премии, которая состоялась 28 мая 2017 в столице Армении Ереване. Специально для нас Андрей рассказал о том, как правильно расставить акценты в короткометражном ролике, зачем съемочной группе автоматчики и какими бывают настоящие герои.
Андрей, когда вы получили от «Авроры» предложение отправиться в разные уголки мира, чтобы снять документальные фильмы о финалистах премии, у вас уже была работа ‒ вы занимали должность главного редактора проекта «Такие дела». Как вы отреагировали на это предложение? Как и почему решились его принять?
Я же по профессии репортер. В последние годы, когда я ушел с НТВ, я снимал какие-то документальные фильмы, но это происходило спорадически. Ни с какими телеканалами я не сотрудничал на постоянной основе, кроме, наверно, телеканала «Дождь». Когда мне предложили стать главным редактором и делать «Такие дела», я согласился, потому что дело это очень классное. Интересна форма существования этого медиа, потому что в нем нет никакого участия государства, вообще в никаком виде. С другой стороны, нет и спонсоров ‒ дядек с толстыми кошельками, которые в конце концов начинают диктовать свои условия. Это был проект, где мы собирали деньги на добрые дела. Проект, у которого, в принципе, что-то общее есть с «Авророй».
Мне эта идея очень понравилась и я год этим занимался. Но через год, конечно, проявилась потребность в съемках. Я привык куда-то ездить, влезать в какие-то опасные штуки. В общем, природа репортера дала о себе знать: я заскучал, мне не хватало динамики. И тут мне позвонил соучредитель Гуманитарной инициативы «Аврора» Рубен Варданян с этим предложением. Очень естественно получилось, потому что это в некоторой степени продолжение гуманитарной темы, которой я занимался.
Ты понимаешь, что будешь заниматься чем-то важным и хорошим, плюс к этому добавятся поездки, приключения, все, чего мне не хватало, когда я работал главредом. Когда я посмотрел на список номинантов, точнее, на их страны, конечно, волосы у меня зашевелились, но это было интересно. Я прочитал их истории и сказал да, потому что это такие люди, к которым хочется подойти и пожать руку, а уж когда тебе дают возможность про них рассказать ‒ это шикарная возможность. Это действительно потрясающий шанс, который не каждому выпадает.
Был еще такой момент: когда мы создавали «Такие дела», мы решили, что не будем писать только про боль и страдания. Это был проект, чтобы собирать деньги для всяких негосударственных организаций, которые занимаются помощью социально уязвимым группам граждан ‒ от бездомных до алкоголиков и наркоманов, в общем, всем, кому реально нужна помощь. Мы договорились,что у нас процентов 70 будет про боль и страдания, про то, что надо сделать, чтобы людям помочь, а 30% будет позитивных историй. Но медиа так уж устроены, что в итоге все равно получается, что ты рассказываешь только про плохое.
А эта история с премией «Аврора», она же очень, на самом деле, оптимистичная ‒ она про надежду. Вот эти люди, которые, несмотря на то, что они существуют в полном аду, в таких местах, где очень страшно, наверное, в самых страшных местах на планете, они, тем не менее ‒ победители. Они сумели спасти людей, сумели каким-то образом сделать так, что добро победило зло. Пусть локально, пусть не на всей планете, но, тем не менее, это история про то, как добро побеждает зло. Это то, чего мне не хватало как главному редактору проекта «Такие дела». И тут такой шанс.
Кстати, в прошлом году я этого не успел сделать, а в этом году я написал почти про всех номинантов, про тех, кого я видел. Про Тома <Катену> тоже написал, потому что я про него много знаю. Получились довольно большие тексты, они скоро выйдут на сайте проекта «Такие дела».
Когда вы познакомились с историями номинантов, о чем вы решили рассказать в первую очередь? Что было для вас самым главным?
У меня была конкретная задача ‒ сделать небольшие портреты. Ограничения по хронометражу были для меня очень мучительными, потому что про этих людей, конечно, можно рассказывать очень долго и хочется рассказывать очень долго. Но это ролики для церемонии, поэтому для них очень жесткие правила: больше пяти минут ты не можешь держать внимание аудитории на одной истории, когда у тебя пять финалистов.
Моя задача была в том, чтобы за эти пять минут рассказать, по сути, эпическую историю, потому что каждый из этих героев ‒ это отдельный эпос. Там сразу и «Илиада», и «Одиссея», а ты это все за пять минут должен показать. Надо суметь максимально кратко и четко изложить факты и при этом донести эмоцию, чтобы зрители почувствовали, в каком ужасе эти люди были, через что прошли и, собственно, показать их героизм, которым, как выяснилось, многие обладают.
Там ведь разные истории. Есть герои от рождения, допустим, Том <Катена>, американский хирург в Судане. Он всегда хотел, в силу своих религиозных убежденией, быть на острие, быть нам, где хуже всего, чтобы от его профессии была максимальная отдача. А вот 26-летний сирийский доктор Дарвиш, грубо говоря, случайно попал в такую чудовищную ситуацию. Он не планировал быть героем, но оказался в этих обстоятельствах и тут выяснилось, что он герой, хотя он сам про себя этого не знал. Выяснилось, что люди способны на подвиг, способны на очень многое. Это тоже надо дать понять. Ты должен, с одной стороны, изложить эпическую историю, а с другой стороны, максимально вложить в нее эмоции. Желательно, чтобы под конец зрители плакали, но это были не горькие слезы, а светлые.
Во время съемок вам довелось побывать в весьма неспокойных регионах. Как обстояло дело с обеспечением безопасности? Что вы ощущали?
В прошлом году, поскольку была первая премия, все было достаточно сложно организовать и в самые опасные точки мы не поехали. Пожалуй, самая опасная точка ‒ это Судан. Потом еще Центральноафриканская Республика. Это самая бедная страна мира и этим все сказано. Там очень страшно, мы туда не поехали. Были в Руанде и Пакистане, это относительно безопасно. Руанда меня удивила, потому что я много читал страшных историй про геноцид двадцатилетней давности, а сейчас это достаточно благополучная для Африки, милая страна.
В этом году у нас из длительных поездок была Демократическая Республика Конго и Сомали. Это страшно, потому что в Конго уже двадцать лет идет гражданская война и там воюют все со всеми. Там кучки мелких группировок и банд, совершенно отмороженных каких-то людей, которые творят чудовищные вещи.
Помню, в какой-то момент в Конго мы возвращаемся в гостиницу ‒ в единственную приличную гостиницу там, ее какой-то немец открыл. Пятница вечер, расслабленная обстановка, мы сидим уставшие и к нам подсаживается девушка, европейка. Рассказывает, что она работает в шведской миссии уже два года. Я спрашиваю, не надоело вам тут два года в дыре-то торчать? А она отвечает, мол, да, вот думаю возвращаться, потому что месяц назад пропала без вести моя лучшая подруга, тоже шведка. Она работала в миссии ООН и с другом-американцем, коллегой и местными работниками поехала куда-то, где происходили какие-то непонятные вещи, чтобы написать об этом рапорт. Все эти люди пропали, а неделю назад их нашли обезглавленными. В этот момент ты понимаешь, где находишься. И что на месте той подруги мог оказаться любой человек с белым цветом кожи.
В Сомали, пожалуй, еще страшнее. Ты приезжаешь в страну, где идет война с исламской группировкой, которая связана с Аль-Каидой. У них задача ‒ убить как можно больше неверных. Ты их главная цель, причем параллельно они убивают местных, когда пытаются охотиться за кем-то, но промахиваются: не доезжают до цели и взрываются, и вокруг 30-40 погибших сомалийцев. Город лежит наполовину в руинах, а вторая половина ‒ это такое фортификационное сооружение, крепость укрепленная. Очень странно чувствовать себя мишенью.
По закону иностранцы не могут передвигаться без охраны. Выглядит это так: ты ездишь в бронированном джипе с бронированными стеклами, а впереди еще пикап с 4-8 автоматчиками. Вот так мы передвигались по городу. Половину мест нам вообще запретили посещать, потому что было слишком рискованно. Поэтому съемки получились странными: мы сидели в машине и смотрели через пуленепробиваемые стекла. Где удавалось обеспечить более-менее безопасность, там мы выходили и снимали минут пятнадцать, максимум полчаса, а то нас могли засечь и устроить теракт. Жили при этом даже не в гостинице, а на настоящей военной базе, с двумя периметрами стен, с укреплениями, с колючей проволокой, с солдатами. Так там работают журналисты.
Сирийский доктор ‒ это было бы самое экстремальное путешествие, но он находился в городе под контролем оппозиции, в городе, который при этом держала в осаде Хезболла. Попасть туда было невозможно в принципе. Дело было даже не в том, что что мы из России. Может, нас и впустили бы, но не думаю, что выпустили бы.
Там вообще никто из журналистов не работает. Все, что приходило оттуда в течение пяти лет этой войны ‒ это съемки активистов на мобильный телефон, и из этого, собственно, мы и монтировали ролик. Но нам повезло ‒ доктор как раз в процессе съемок выбрался из региона. Была достигнута политическая договоренность между правительством и оппозицией, что на территорию, которую контролирует оппозиция, выпустят из города всех, кто ее поддерживал, и наоборот. И вот его оттуда вывезли, впервые за пять лет. Пять лет он просидел там. Стоматолог, который оперировал раненых детей, он был там единственным хирургом.
Дарвиш попал на территорию, которую контролирует оппозиция, а оттуда уже уехал в Турцию и присоединился к тысячам беженцев без родины, без определенного будущего. Мы смогли его снять на границе с Сирией. Нас там, естественно, тут же арестовали, потому что мы не успевали получить разрешение от властей и начали снимать так. В результате провели полдня в турецкой полиции. Ну бывает, и в Конго нас тоже арестовывали, но там удалось быстро освободиться, там коррупция хуже. В Турции после этого снимать в городе нам запретили, только несколько планов успели сделать с ним на улице, больше нам не разрешили. И еще сняли с ним интервью. Это было большое подспорье для ролика, иначе пришлось бы монтировать только из материалов дрожащей камеры. А так получилась очень цельная история.
До этого проекта вы вам доводилось ездить в горячие точки и освещать последствия вооруженных конфликтов? Или для «Авроры» вы сделали исключение?
Когда я работал на НТВ, то всегда старался избегать военных тем, потому что я не люблю войну. Есть романтики войны, которые умеют про нее рассказывать, а я этого не понимаю. Мне кажется, что все виноваты, что это вообще безумие какое-то. Почему нельзя договориться? Почему Израиль не может договориться с Палестиной, а Россия с Украиной? Бред какой-то.
У меня был один сюжет из Чечни во время Второй чеченской компании, когда Чечня была в руинах: я поехал в Грозный и снял местную команду КВН и рэперов, которых нашел в Грозном. Все привыкли видеть бородатых дядек с автоматами, а у меня были другие чеченцы. Вот это мне было интересно.
Быть частью «Авроры», мне кажется, очень почетная и с профессиональной точки зрения очень интересная миссия. Я чувствую, что мы все вместе делаем что-то очень важное и полезное.